Освенцим и «окончательное решение еврейского вопроса»

Основание Освенцима

Наиболее известный из всех лагерей смерти был создан в городке Освенцим (Oświęcim по-польски, по-немецки Auschwitz) в восточной части Верхней Силезии, аннексированной рейхом после поражения Польши в сентябре 1939 г. Сам городок должен был стать примерным немецким городом. Изначально предполагалось, что еврейское и польское население будут депортированы из этого района.

14 июня 1940 г. 728 польских заключенных были депортированы из тюрьмы города Тарнува в новый концентрационный лагерь Освенцим. Это была первая группа заключенных, попавших в лагерь, основанный по приказу Генриха Гиммлера, главы СС, двумя месяцами ранее.

С 1940 до 1942 года большинство заключенных в лагере составляли поляки. Это были политические заключенные, религиозные лидеры и представители интеллигенции, отправленные в лагерь в рамках общей политики подавления оккупированного местного населения.

В начале октября 1941 года в Освенцим прибыло около 20 тыс. военнопленных РККА, из которых через год в живых осталось около 200 человек. Вот что рассказывает один из них, Павел Стенькин, о своем первом утреннем подъеме в Освенциме:

«Неизвестно, сколько прошло времени, но вдруг мы услышали шум. Стоны, крики и ругань раздавались все ближе. Мы затаились и приготовились к очередному «сюрпризу». Вскоре дверь распахнулась и в камеру ворвались полтора десятка эсэсовцев (мы их называли «эсманами») с палками и плетьми. Бегая по камере, прямо по голым людским телам, эсманы сыпали ударами направо и налево. Потом мы узнали, что это побоище оказалось обычным лагерным подъемом».
Погожев А. А., Стенькин П. А. Побег из Освенцима. Остаться в живых. — М.: Эксмо, 2005, стр. 239

После начала войны с СССР предполагалось превратить Освенцим в основной лагерь для военнопленных. Однако ситуации суждено было радикально измениться. В рамках программы «окончательного решения еврейского вопроса» нацистов не удовлетворяли мощности, а главное - географическое положение лагерей операции «Рейнхард». Хелмно же был не достаточно большим лагерем для уничтожения евреев Западной Европы. С другой стороны, руководство концентрационных лагерей во главе с Теодором Эйке искало возможности оставить часть евреев для работы. Гиммлер искал место в центре Европы, ближе к основным железнодорожным узлам, где сходились пути из Центральной и Западной Европы, где можно было бы осуществить все эти задачи.

Расширение лагеря

Строительство Освенцима II началось в октябре 1941 года. До конца 1941 г. проводились работы по постройке новой секции на расстоянии примерно трех километров от старого лагеря. Более 2000 польских крестьян были изгнаны из домов. Одна из разрушенных деревень носила имя Бжезинка. Она была переименована по-немецки в «Биркенау» и дала название новой секции лагеря: Освенцим II- Биркенау. Изначально новая секция должна была принять десятки тысяч советских военнопленных. Позже было решено использовать этот лагерь для уничтожения евреев.

На территории лагеря (В1) находилась так называемая женская больница, в которой нацистский преступник Карл Клауберг проводил опыты над узницами. Позднее были построены другие части лагеря, после чего Биркенау стал в несколько раз больше Освенцима I.

Третья секция, Освенцим III Буна-Моновиц, была построена в соседнем городке Моновиц и использовалась как лагерь для промышленных работ. Он начал действовать в мае 1942 года, и в нем содержались заключенные, работавшие на немецких фабриках.

После реконструкции и расширения, лагерь Освенцим состоял из трех описанных выше основных секций, а также из примерно сорока мелких лагерей, разбросанных по всей промышленной области, богатой природными ресурсами. Эти лагеря служили местом содержания принудительных работников – рабов на службе германской военной экономики, трудящихся в шахтах, на строительстве и в сельском хозяйстве. Освенцим стал крупнейшим из примерно 2000 нацистских концентрационных и трудовых лагерей. Однако страшная история Освенцима ассоциируется главным образом с машиной массовых убийств.

Освенцим – центр уничтожения

Поезда с жертвами из Западной Европы начали прибывать в Освенцим II весной 1942 г. Лагеря смерти операции «Рейнхард» прекратили действовать между декабрем 1942 г. и октябрем 1943 г. Именно в этот период лагерь Освенцим-Биркенау резко повысил свою истребительную способность. Он стал центром уничтожения евреев, прибывавших из самых разных стран и регионов.

Для уничтожения в Освенциме использовали газ «Циклон-Б» – синильную кислоту. Опыты по его использованию для ликвидации больших групп людей были проведены еще осенью 1941 года. Первое такое уничтожение произошло в подвале 11-го блока в Освенциме I. Жертвами стали советские военнопленные. После этого опыта нацисты начали использовать здание бомбоубежища СС для уничтожения людей. Жертв загоняли в бомбоубежище и через трубу забрасывали в него капсулы «Циклона-Б». Однако бомбоубежище не было достаточно большим, а главное, не было изолировано от других частей лагеря, что не позволяло держать убийства в секрете. Все это происходило еще в Освенциме I.

Позднее нацисты оборудовали под газовые камеры два дома в районе Биркенау, т.н. «красный дом» и «белый дом». Эти дома находились вне лагеря и были герметично забиты. После убийств жертв извлекала из газовых камер и хоронила в специальных рвах первая зондеркоманда Освенцима, состоявшая из заключенных лагеря. Однако и эти дома не подходили для массового уничтожения. Тогда возле Освенцима I был построен первый крематорий, включавший в себя газовую камеру, в которой одновременно можно было уничтожать до 1000 человек. Позднее, к весне 1943-го, в Биркенау были введены в действие еще четыре огромных крематория, каждый из которых был способен уничтожить до 2000 человек одновременно.

Первыми в Биркенау были депортированы еврейские женщины из Словакии, затем евреи из Франции, Бельгии и Голландии, а позже – из Италии и Югославии. Весной 1943 г. в Освенцим были депортированы евреи из Греции и из различных районов Польши. В 1944 г. сюда же прибыли более 400.000 венгерских и тысячи итальянских евреев.

Оценки числа погибших в лагере до сих пор вызывают научные споры. Согласно свидетельству на процессе Рудольфа Гёсса, в Освенциме погибло около 2.5 миллионов человек. В считающейся наиболее авторитетной на сегодняшний день работе Францишека Пипера приводятся следующие, значительно меньшие цифры:

Евреев	ок. 1.100.000
Поляков	140.000 – 150.000
Граждан СССР	100.000
Цыган	23.000

Что касается погибших евреев по странам проживания, Гёсс свидетельствовал о следующих цифрах:

Верхняя Силезия и генерал-губернаторство	250.000
Германия и Терезия	100.000
Голландия	95.000
Бельгия	20.000
Франция	110.000
Греция	65.000
Венгрия	400.000
Словакия	90.000

В этом списке Гёсс вообще не упомянул такие государства как Болгария, Югославия, Норвегия, СССР и Италия, из которых часть евреев также были депортированы в Освенцим.

Евреи же составляли подавляющее большинство отправленных в лагерь уничтожения Освенцим II Биркенау. По прибытии большинство из них немедленно уничтожалось. Лишь небольшую часть евреев, прибывавших в лагерь (до 20 %), временно оставляли в живых для рабского труда.

Цыгане (синти и рома) были единственной помимо евреев группой, которую уничтожали целыми семьями (около 23.000 рома были убиты в Биркенау).

Заключенные Освенцима

Поезда депортируемых обычно прибывали в Освенцим после долгих дней пути. Крайним случаем стали эшелоны евреев, депортированных из Салоник в Греции; находящиеся в пути около восьми дней.

«И вдруг началось. Со скрежетом открылись двери, темнота вагона наполнилась лающими звуками непонятных немецких команд, в которых слышалась древняя злобность варваров. Зажглись прожекторы, и перед нами открылась широкая платформа. Чуть поодаль – длинный ряд грузовиков. Неожиданно наступила тишина. Кто-то перевел: выходить с вещами и складывать их вдоль состава. В одну минуту платформа заполнилась движущимися тенями. Никто не решался нарушить тишину. Столпившись у своих вещей, люди разговаривали и окликали друг друга тихо, почти шепотом.

На некотором расстоянии от нас, широко расставив ноги, стояли цепочкой равнодушные эсэсовцы. Вдруг они двинулись вперед, вошли в толпу и негромко, с каменными лицами, стали быстро задавать вопросы на плохом итальянском.
Выборочно, не всем. “Сколько лет?” “Здоров или болен?” И в зависимости от ответов направляли в одну или другую сторону.

Тишина была, как в аквариуме или иногда во сне. Мы были готовы к чему- то апокалиптическому, а нас встретили обыкновенные стражи порядка. Это расслабляло, обезоруживало. Кто-то осмелился спросить про вещи. “Вещи потом”, – ответили ему. Кто-то не хотел расставаться с женой. “Скоро опять будете вместе”, – успокоили его. Многие матери не отпускали от себя детей. “Хорошо, хорошо, пусть останутся с вами”, – разрешили им. И все это с терпеливым спокойствием тех, кто изо дня в день выполняет привычную работу. Но когда Ренцо чуть замешкался, прощаясь со своей невестой Франческой, его одним сильным ударом в лицо свалили на землю, – такая вот привычная работа. Меньше чем за десять минут все трудоспособные мужчины оказались собранными в одну группу. Что случилось с остальными – женщинами, детьми, стариками, – мы не знали и не узнали до самого конца. Их просто поглотила ночь. Теперь зато нам уже известно, что при том беглом, спешном отборе нас оценивали лишь с одной точки зрения: способны мы или не способны работать на рейх. Нам известно, что в лагеря Буна-Моновиц и Биркенау из нашего транспорта попало девяносто шесть мужчин и двадцать девять женщин, а остальные (их было более пятисот человек) уже два дня спустя не числились в списках живых. Также нам известно, что не всегда прибегали даже и к такому примитивному методу определения годности или негодности; часто применяли и совсем простую систему отбора: открывали вагоны сразу на две стороны, ничего при этом не объясняя прибывшим. Одни по воле случая выходили на ту сторону, откуда отправляли в лагерь; тех, кто выходил на другую, отправляли в “газ”.

Так умерла трехлетняя Эмилия, умерла только потому , что уничтожение еврейских детей немцы считали исторической необходимостью. Эмилия, дочка миланского инженера Альдо Леви, была веселая, любопытная, умная и самолюбивая девочка; за время пути в переполненном вагоне отец с матерью ухитрились даже выкупать ее в цинковой ванночке, получив разрешение у немца-машиниста (как говорится, в семье не без урода) нацедить немного теплой воды из крана паровоза, везущего всех нас навстречу смерти.

И так же в одно мгновенье, обманом, у нас забрали навсегда наших жен, наших родителей, наших детей. Никто даже не успел толком проститься. Мы увидели лишь темную толпу в дальнем конце платформы, а потом ничего уже не видели».
П. Леви, Человек ли это?, Текст, 2001

Хелена Цитрон (после войны она изменила имя на Ципора Тахори) была депортирована в Освенцим из Словакии в одном из первых эшелонов, когда ей было 20 лет. Она вспоминала:

Когда мы прибыли в Аушвиц, начались жуткие крики: “Alles Raus!”, «Всем выйти!», «Скорее!» Все случилось очень быстро, под крики, и когда мы собрались и смогли снова стоять на ногах (поскольку наши ноги затекли от сидения), начались побои. С того момента, как мы добрались до двери, тех, кто не мог быстро бежать, начали избивать; там были эсэсовцы и собаки. Как только мы сошли с поезда, они велели нам бросить [остатки] наших драгоценностей на краю дороги – то, что еще оставалось у людей: маленькие сережки, часы – поскольку они уже отобрали наши драгоценности намного раньше. 
Helena Cytron, архив Яд Вашем, O3/6766, VT 185

В тот момент, когда жертвы выходили из вагонов, мужчин отделяли от женщин и детей; все проходили процесс «селекции» - разделение на "трудоспособных" и "нетрудоспособных", по мнению офицеров СС и врачей лагеря. Старики, больные, дети и женщины с маленькими детьми автоматически отправлялись в газовые камеры. Трудоспособных оставляли для работы в лагере.

Сесиль Клейн-Поллак была депортирована в Освенцим в 19-летнем возрасте из Закарпатья. Она вспоминала:

Тогда мой зять спросил их: «Что здесь происходит?». Но никто не ответил. У зятя были часы, и он пошел и отдал их тому человеку [в полосатой робе]. Моя сестра в это время стояла внизу [снаружи поезда на платформе], а я льнула к матери. Тогда этот человек сказал моей матери: «Слушай, если у тебя есть маленькие дети, отдай их либо людям постарше, либо женщинам с детьми, потому что женщины и дети, и все пожилые будут убиты. Их убивают в ту же ночь, в тот же день. Для этих людей нет никакого шанса выжить». Я не могла этому поверить. Но моя мать не растерялась, и как только она это услышала – она побежала [из вагона], и я побежала за ней. Она подошла к моей сестре, и у нее хватило духа, чтобы сказать ей: «Послушай, дорогая, я сейчас узнала, что женщинам с детьми будет довольно легко. Все что они будут делать – это заботиться о детях. Но у меня нет маленького ребенка, и они пошлют меня на тяжелые работы. Ты же знаешь, я не вынесу тяжелой работы. А ты молода, и ты сможешь выжить». И прежде чем моя сестра успела что-нибудь ответить, мать выхватила ребенка из ее рук. И как только она его взяла, ее вытолкнули на другую сторону, понимаете, со всеми женщинами и детьми.
United States Holocaust Memorial Museum, Interview with Cecilie Klein-Pollack, May 7, 1990, RG-50.030*0107

Очень многие, возможно, большинство из тех, кто прибывал в лагерь, не понимали значения селекции. Они пребывали в шоке после тяжелой дороги. Их окружали нацисты с автоматами и собаками. Они видели, как мимо проезжают фургоны с Красным Крестом и надеялись, что с ними будут хорошо обращаться. Им было непонятно, зачем их посылают в одну или другую сторону; они не догадывались, что эти фургоны перевозили канистры с газом «Циклон-Б», применявшимся в газовых камерах.

Ну вот, с моей сестрой, с моей младшей сестрой рядом, нас поставили направо, только нас двоих, и мы не успели попрощаться с мамой и маленькими. У нас было еще немного еды из дома, и я отдала ее матери: «Мы увидимся вечером». Вот и все, и я никогда их больше не видела. В Освенциме была такая суета, что мы ничего не понимали. 
Olga Elbogen, архив Яд Вашем, O3/10335

Одним из сохранившихся визуальных свидетельств процесса массовых убийств в Освенциме-Биркенау в 1944 году является «Альбом Освенцима». Фотографии в альбоме представляют процесс уничтожения на примере евреев из Закарпатья. Фотографии были сделаны в конце мая - начале июля 1944 г. Эрнстом Хоффманом либо Бернардом Вальтером, одним из двоих эсэсовцев, чьей функцией было фотографировать и снимать отпечатки пальцев заключенных, отобранных для рабского труда. Цель создания альбома неясна. Он не был предназначен для пропагандистских целей. Можно предположить, что альбом служил официальным свидетельством для высших инстанций, как и альбомы фотографий из других концлагерей.

Лили Якоб-Зельманович , пережившая Освенцим, нашла альбом совершенно случайно, после марша смерти, в освобожденном британцами концлагере Дора-Миттельбау. В тифозной лихорадке она искала что-то теплое, чтобы укрыться, и нашла этот альбом. На первых страницах она узнала своих братьев, которых потеряла во время селекции, и раввина своего города. Фотографии ее дедушки и бабушки также были в альбоме.

Лили не скрывала альбом и поощряла выживших искать своих родственников на его страницах. Сообщения об этой находке публиковались много раз. Лили представляла альбом в качестве свидетельства на процессах нацистских преступников, служивших в Освенциме, проходивший во Франкфурте в 1960-х гг.

В альбоме 56 страниц, содержащих 193 фотографии. Некоторые оригинальные фотографии, по-видимому, отданные Лили людям, узнавшим на них своих родных, отсутствуют.

Посмотреть интернет-выставку «Альбом Аушвиц»

Несколько лет назад был обнаружен другой фотоальбом, в котором запечатлен персонал Освенцима в дружеской атмосфере. На фотографиях фигурируют Йозеф Менгеле, комендант лагеря Рудольф Гёсс и многие другие преступники. Судя по всему, снимки были сделаны тогда же, когда и фотографии евреев, депортированных из Венгрии. На фотографиях виден персонал Освенцима, отдыхающий после «трудового дня».

Посмотреть фотографии на сайте Музея Холокоста в Вашингтоне

Процесс уничтожения

Отобранные для уничтожения евреи отправлялись прямо с железнодорожной платформы к газовым камерам и крематориям. Это были на первый взгляд обыкновенные здания с большими трубами. Жертв загоняли в подвал (крематории 2 и 3), в так называемую "раздевалку". Людям приказывали раздеться и запомнить, где они оставили свою одежду. Затем их вели в «душ». Каждого, кто проявлял хоть какое-то сопротивление, избивали или травили собаками. Раздевшись, жертвы направлялись в газовые камеры. По приказу дежурного эсэсовского врача открывались баллоны с «Циклоном-Б», и их содержимое через вентиляционные трубы выпускалось в газовые камеры. Спустя несколько минут люди внутри камер были мертвы.

Выживание в Освенциме

Заключенные, прошедшие селекцию и не отправленные в газовые камеры немедленно, оставались в лагерных бараках и были обречены на рабский труд на различных промышленных предприятиях, расположенных вокруг Освенцима. Это свидетельствует о том, что Освенцим, подобно всей лагерной системе, сохранил в себе сочетание заключения и принудительных работ.

Те, кто был отобран для работы в Освенциме-Биркенау, постепенно начинали понимать, какая участь была уготована их близким. Когда заключенным открывался характер лагеря, они осознавали, что гибель сопровождает их повсюду и что они сами тоже находятся в ситуации постоянной смертельной угрозы. Узники понимали, что «дешевая» рабочая сила постоянно прибывает в лагерь. Это означало, что их жизнь не стоит и гроша – их можно заменить в любой момент.

В такой атмосфере существовали те, кто был отобран для работы в Освенциме:

Вот где были моя мать и все прочие – в газовой камере! А мы находились в другом месте, где нужно было раздеться и одеться, и они все у нас отобрали. И они заталкивали нас в душ, и мы должны были [мыться]. Но вот что они делали – они сперва открывали горячую воду и ошпаривали нас, а потом пускали холодную воду так, что мы выбегали оттуда. А перед этим они нас брили. [...] Мы были полностью обнажены, понимаете, они брили нам волосы и интимные места; [...] и они дали нам какие-то лохмотья, чтобы надеть. [...] И кто-то получал шестой размер, когда ему нужен был 15, а кто-то – наоборот. И когда нас построили, мы не узнали друг друга». 
United States Holocaust Memorial Museum, Interview with Cecilie Klein-Pollack, May 7, 1990, RG-50.030*0107

Освенцим был единственным лагерем в нацистской системе, где номер татуировался прямо на теле узника; в других лагерях его, в большинстве случаев, нашивали на форму заключенного.

Примо Леви, родившийся в 1919 г. в Италии, в Турине, был химиком. В 1944 г., в возрасте 24 лет, он был схвачен итальянской фашистской милицией и отправлен в Освенцим. В лагере Примо Леви работал на химическом заводе в Буна-Моновице. После своего освобождения он много писал о жизни и смерти в лагере. В 1987 г. Примо Леви покончил с собой.

Häftling [заключенный]: Я узнал, что я Häftling. Мой номер был 174517; нас заново «окрестили», и мы должны были носить татуировку на левой руке до самой смерти. 
Primo Levi, If This Is A Man, New York: Orion Press, 1958, p. 22.1

Примо Леви описывает процесс дегуманизации, происходившей в Освенциме и других лагерях:

[...] Тогда мы впервые обнаружили, что в нашем языке нет слов, чтобы выразить это насилие, разрушение человека. В одну секунду, с почти пророческой интуицией, мы постигли реальность – мы достигли самого дна. Невозможно опуститься ниже; никакие человеческие условия не могут быть более жалкими, это не представимо. Нам больше ничего не принадлежит; они забрали нашу одежду, нашу обувь, даже наши волосы; если мы заговорим, они не станут нас слушать, а если и услышат – не поймут. Они отнимают у нас даже имя; а если мы хотим его сохранить, мы должны сами найти в себе силы сделать так, чтобы за этим именем сохранилось что-то от нас, какими мы были раньше.
…
Представьте теперь человека, который лишен всех, кого он любит, а также дома, привычек, одежды, короче говоря, всего, чем он владел; он станет пустым человеком, у которого больше ничего нет, кроме страданий и физиологических потребностей. У него не будет ни достоинства, ни самообладания, поскольку тот, кто все потерял, с легкостью теряет и себя …».
Primo Levi, If This Is A Man, New York: Orion Press, 1958, p. 22-23.

Распорядок дня

Заключенные поднимались ранним утром (5-6 часов утра в зависимости от времени года). Многие пережившие Освенцим вспоминают пробуждение как один из самых тяжких эпизодов дня. Виктор Френкель, психоаналитик, переживший Освенцим, описывает утро в лагере следующим образом:

Из ежедневных 24 часов лагерной жизни самым ужасным моментом было пробуждение, когда еще в темное время три пронзительных гудка сирены безжалостно прерывали наш тяжелый сон. Мы начинали борьбу с мокрыми башмаками, в которые едва можно было втиснуть воспаленные и опухшие от отеков ноги. Раздавались обычные стоны и вздохи по поводу мелких неприятностей, таких как порванная проволока, заменявшая шнурки для ботинок. Однажды утром человек, обычно мужественный и достойный, заплакал как ребенок: его башмаки окончательно вышли из строя, и ему предстояло идти босиком по заснеженной земле. 
Viktor Frankl, Man’s Search for Meaning, Washington Square Press, Inc: New York 1968, p.50.2

Вскоре после того, как заключенные просыпались, производилось построение. Пересчет заключенных был устрашающей процедурой. Число заключенных на каждом построении должно было сходиться с числом в списке у охранников. Построение продолжалось, пока эти числа не совпадали. Это означало, что оно могло длиться часами, и все это время заключенные находились на плацу при любой погоде.

В 4:00 мы должны были уже стоять перед бараками. Перед каждым бараком длинными рядами выстраивались его обитатели. Затем начиналась перекличка. Наши начальники велели нам тренироваться стоять «смирно» и «вольно», одновременно снимать шапки [...] Старший блока выкрикивал номера заключенных, а эсэсовцы считали их [...] Если количество людей в списке не сходилось с тем, что он насчитал, эсэсовец начинал подсчет сначала, снова и снова, пока число не совпадало с положенным.
Sinai Adler, In the Valley of Death (Heb.), Jerusalem, Yad Vashem, 1979, p. 12.

После построения заключенные по рабочим командам отправлялись на работу. Как уже говорилось, Освенцим был массивным конгломератом, включавшим около сорока подчиненных лагерей. В некоторых находились отделения германских фирм. Самой известной из этих компаний была I.G. Farben, расположенная в Моновице. Здесь осуществлялись разработка и производство синтетического топлива из угля и синтетической резины (Буна). Газ «Циклон-Б», используемый для истребления людей в Освенциме-Биркенау, был продуктом фирмы Дегеш, крупной долей акций которой владела I.G. Farben.

Другие узники трудились в каменоломнях или на местных предприятиях. Некоторые заключенные работали в самом лагере.

• 1. 1
• 2. 2

Этот рисунок сделан, после освобождения, Томасом Гева, который был отправлен в Освенцим из Берлина в возрасте тринадцати лет. Здесь изображены несколько видов принудительных работ и постоянное присутствие нацистов-охранников с плетьми.

Условия жизни узников Освенцима были суровыми. Одной из главных проблем был голод. Основной пищей заключенных были 150 грамм хлеба и литр водянистой похлебки один раз в день. Дважды в день устраивались построения, которые могли длиться часами. Евреи работали на самых тяжелых работах по 10-12 часов в день. Тех, кто был неспособен работать из-за болезни или физического изнеможения, обычно отправляли в газовые камеры.

Примо Леви так описывает раздачу хлеба:

...через пять минут начнется раздача хлеба, bread-Brot-Broid-chleb-pain-lechem-keyner, священного серого кирпича, кажущегося гигантским в руках твоего соседа, а в твоих собственных – таким крошечным, что хоть плачь. Это – ежедневная галлюцинация, к которой в этих краях быстро привыкают, но поначалу она столь реальна, что многие из нас после долгих рассуждений о своей явной и постоянной неудаче и бесстыдном счастье других обменивались своими пайками. Тогда иллюзия повторялась, но в обратную сторону, и все оставались недовольными и обиженными.
Primo Levi, If This Is A Man, New York: Orion Press, 1958, p. 55.

Зимний холод всегда представлялся труднейшим испытанием для узников лагеря из-за нехватки теплой одежды. Однако свидетельства показывают, что и летнее время было не менее мучительным:

Август 1944 г. был в Аушвице очень жарким. [...] Мой отряд послали в подвал, чтобы очищать стену от штукатурки, и все мы страдали от жажды: новое страдание, помноженное на привычный голод. Ни в лагере, ни на работе не было питьевой воды; в те дни вода часто отсутствовала и в лоханях для мытья – хотя эту воду нельзя было пить, но она освежала, и ею можно было смыть с себя пыль.
Primo Levi, The Drowned and the Saved, London: Abacus, 1989, p. 79.

Нацистский режим использовал неудовлетворение базовых потребностей как дополнительный источник тяжкого унижения. Людям приходилось искать дополнительную пищу, лучшее место для сна или более легкую работу. Самым простым способом добыть еду было обменять ее на что-либо. Любая найденная или украденная вещь имела ценность, а пища была самым ходовым товаром. Виктор Френкель, например, описывает обмен сигареты «на чашку водянистого супа, который хотя бы имел запах тушенки» (Viktor Frankl, Recollections, Insight Books, Plenum Press: New York and London, p.95). Заключенные часто крали вещи и пищу друг у друга, и воровство, которое называли «охотой», стало обычной, принятой практикой в лагере.

«Если я вижу валяющуюся ложку, кусок бечевки, пуговицу, которые я могу взять без риска получить наказание, я просто прикарманиваю их и по праву считаю своими»
Primo Levi, If this is A Man, New York: The Orion Press, p. 33.

В следующем отрывке Примо Леви говорит о необходимости воровства в борьбе за жизнь и о том, как эта борьба искажала базовые моральные ценности:

И да не обвинят меня в нескромности, если я добавлю, что это была наша идея, моя и Альберто, стащить рулоны разграфленной бумаги с термографов сушильного отделения и предложить их главврачу Ка-Бе, объяснив, что их можно использовать для графиков пульса и температуры.
В заключение: воровство в Буне, наказуемое гражданской администрацией, поощряется и одобряется СС; воровство в лагере, жестоко подавляемое СС, считается гражданскими нормальной меновой операцией; воровство между Haeftlinge [заключенными] вообще-то наказывается, но наказания одинаково тяжело применяются и к вору и к жертве. Теперь пусть читатель подумает над возможными значениями в лагерном словаре таких понятий, как «добро» и «зло», «справедливо» и «несправедливо»; пусть каждый, на основе нарисованной нами картины и приведенных выше примеров, оценит, какая часть нашей обычной морали могла уцелеть по ту сторону колючей проволоки.
Primo Levi, If This Is a Man, The Orion Press, Inc., New York, p. 98.

В то же время существует немало примеров сопереживания, благородства и великодушия, когда люди делились тем малым, что у них было. В этом может быть объяснение фразы Хорхе Семпруна: «Мы жили в братстве смерти» (Хорхе Семпрун, борец Сопротивления, арестованный гестапо во Франции, ставший политическим заключенным в концлагере Бухенвальд).

Способность некоторых узников сохранить частичку человечности, несмотря на страшные условия существования, также была способом выжить в Освенциме-Биркенау и в других лагерях. В этом ключе Примо Леви написал о своих отношениях с другим заключенным и о реакции того на прием Леви в вожделенную рабочую группу:

Многие товарищи нас поздравляли; Альберто в первую очередь, с искренней радостью, без тени зависти. Альберто не имел ничего против моей удачи, он в самом деле был очень доволен, и оттого, что мы были друзьями, и потому, что и он сам от этого выигрывал. Мы были связаны тесными узами, и каждый «добытый» кусок делили точно поровну.
Primo Levi, If This is a Man, New York: The Orion Press, 1959, p. 163.

Бат-Шева Даган писала о подарке на день рождение, полученном ею от подруги в Освенциме. Подарок состоял из ломтя хлеба, выданного подруге, уступившей его ради этого случая, маленького кусочка колбасы, который ей удалось найти, и рисунка, где был изображен праздничный стол, уставленный деликатесами. Невозможно описать постоянный голод и неотступный страх, как и прочие физические и эмоциональные муки, которые испытывали узники Освенцима. Примо Леви пытался рассказать о страданиях заключенных, но понял, что не в состоянии этого сделать:

Так же, как наш голод – это не просто ощущение пропущенной трапезы, так и холод, который мы испытывали, требует какого-то нового слова. Мы говорим «голод», мы говорим «усталость», «страх», «боль», мы говорим «зима» - но это иные вещи. Это свободные слова, созданные свободными людьми, живущими в комфорте и без страданий у себя дома. Если бы лагеря просуществовали дольше, родился бы новый, грубый язык; и лишь такой язык мог бы выразить, что означает работать весь день на ветру, при температуре ниже нуля, в одной рубашке, кальсонах, тряпичной куртке и штанах, когда в твоем теле нет ничего, кроме слабости, голода и осознания приближающегося конца.
Primo Levi, If This is a Man, The Orion Press, Inc., New York, p. 144.

Многие из тех, кто прошел Освенцим, считают, что выживание в этом лагере было чистой случайностью.

Сопротивление

Несмотря на ужасающие условия, некоторые заключенные пытались противостоять своим мучителям. Сопротивление принимало разнообразные формы, одной из которых была взаимопомощь. Встречались также случаи физического противоборства и саботажа. Сопротивление в любой форме было опасно. Пойманных заключенных расстреливали, как правило, публично, чтобы запугать остальных.

В Освенциме-Биркенау существовала многонациональная организация сопротивления. Эта организация действовала в ряде сфер, доставляя заключенным пищу и медикаменты, документируя преступления против узников, организуя побеги и осуществляя акты саботажа и политическую деятельность. Однако наиболее далеко идущая цель организации – общее восстание в лагере – так и не была достигнута. Одной из причин этого была разница в подходе и целях еврейских и нееврейских заключенных в рамках сопротивления. Осознание еврейскими заключенными своей неминуемой участи делало для них более реальным вооруженное сопротивление, поскольку они понимали, что как евреи они в любом случае обречены на гибель.

7 октября 1944 г. зондеркоманда крематория 4 взбунтовалась и вывела из строя крематорий и газовую камеру. Все участники восстания, кроме одного, погибли в последовавшем за этим бою. После восстания эсэсовцы обнаружили, что группа молодых еврейских женщин из лагеря Моновиц, во главе которой стояла Роза Робота, поставляла в лагерь порох с одной из фабрики «Унион» возле Освенцима. Именно из этого пороха была сделана взрывчатка, использованная при восстании. 6 января 1945 г., за двадцать дней до окончательной эвакуации лагеря, четыре женщины, в том числе Робота, были казнены.

Марши смерти

Летом 1944 г., когда Красная Армия осуществила массивное наступление с востока, а армии союзников высадились на западе, немцы начали эвакуацию концлагерей из прибалтийских стран и из Польши, перегоняя узников в Германию. Эвакуация Освенцима и других лагерей во время отступления немцев носит название «марш смерти», поскольку заключенным приходилось идти сотни километров пешком, и многие из них погибали в пути.

В ноябре 1944 г., когда к лагерю приближались союзники, убийства в газовых камерах прекратились. Гиммлер приказал уничтожить крематории. Со складов, где хранились вещи узников, поспешно шел вывоз их содержимого.

Официальной причиной перегона заключенных была острая потребность Германии в рабочих руках. Не менее того нацисты стремились не оставить живых свидетелей тех зверств, которые творились в лагерях. Как правило, если у немцев не получалось эвакуировать заключенных, они старались их уничтожить. В общей сложности сотни тысяч заключенных разных национальностей перевозили по железной дороге и гнали пешком.

Эвакуация заключенных из системы лагерей Освенцима началась еще в августе 1944 года. 18 января 1945, через несколько дней после начала советского наступления в Польше, было эвакуировано пешим ходом около 66.000 заключенных. По оценкам, в этих маршах погибли или были убиты около 15.000 человек. Эвакуация заключенных из малых лагерей системы Освенцима проводилась почти до самого освобождения 27 января 1945 года. К моменту прихода Красной Армии в лагерь, там осталось около 2000 заключенных. Эвакуация лагерей и марши смерти продолжались до последних дней Третьего рейха.